Одна из самых распространенных обид, на которые жалуются люди, впервые переступив порог храма,— холодность, грубость и даже высокомерие церковных сотрудников. Каждый из них почему-то считает своим долгом сделать замечание человеку, который пришел в храм поставить свечку и сделал что-то не так. И звучит это замечание часто не в форме доброго совета, а именно в форме раздраженного упрека. Что это за странная напасть такая, откуда она взялась?
— Одна из самых распространенных обид, на которые жалуются люди, впервые переступив порог храма,— холодность, грубость и даже высокомерие церковных сотрудников. Каждый из них почему-то считает своим долгом сделать замечание человеку, который пришел в храм поставить свечку и сделал что-то не так. И звучит это замечание часто не в форме доброго совета, а именно в форме раздраженного упрека. Что это за странная напасть такая, откуда она взялась?
— Порою люди сами, приходя в храм, ведут себя не вполне корректно. Но, наверное, я бы сделал большую ошибку, если бы об этом стал говорить в первую очередь. Нет, я считаю, что действительно на сегодняшний день люди в храмах сталкиваются с холодностью, невнимательностью, равнодушием. И я бы не стал это никаким образом оправдывать: это действительно беда современной церковной жизни. Это то, на что Господь указывал, как на один из признаков бедственного положения мира,— отсутствие любви, ее оскудение. В Евангелии Он говорит об этом так: По причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь ( Мф.24:12). Поэтому каждого верующего Господь спросит о том, в чем его вера проявлялась.
Уже апостол Павел отмечал, что есть люди, которые хотя и носят имя верных, но через них имя Божие хулится, а не прославляется (См.: Рим.2:24). И если неверующий человек, который хочет получить представление о христианстве в его идеальных проявлениях, должен добросовестно исследовать жизнь святых, а не жизнь обычных, таких же, как он, грешных людей, которыми Церковь наполнена сегодня.
— Вы говорите «любовь охладеет», а человек, приходя в Церковь, об этом ничего не знает и ожидает, что именно в ней он эту любовь найдет, потому что — где же еще? Он ожидает, что любовь эта не будет зависеть от того, насколько он плох или хорош, от того, правильно он одет или не очень. Там, в храме, он ждет безусловного приятия и — не находит его.
— Я скажу вещи, может быть, внешне друг другу противоречащие, но тем не менее одинаково имеющие место. Человек, придя в Церковь, вполне возможно, столкнется в ней и с холодностью, и с равнодушием, и где-то даже с грубостью. А с другой стороны, если проявит немного терпения, обязательно найдет в Церкви и участие, и любовь.
— Да, но до этого счастливого момента дело может ведь и не дойти. Человек решит, что Церковь — это закрытая организация, элитарный клуб, отделенный от всего остального мира высоченным забором…
— И, тем не менее, никому не возбраняется зайти за этот «забор» и оказаться внутри этой «организации». И никто из тех, кто сюда зашел, внутри этого «забора» не родился. Все современные христиане сюда пришли своими собственными ногами, сами сделали этот выбор. И каждый из тех, кто пришел в Церковь, тут же мог убедиться в том, что ничего закрытого здесь нет, что это именно общая жизнь. Другое дело, что многие люди этой жизнью не готовы жить.
— Одну мою подругу очень интересует, почему на все вопросы о том, почему человека в Церкви что-то оттолкнуло или обидело, священники отвечают: «Это вас бес искушает». Не является ли это мистическое объяснение попыткой уйти от ответственности?
— Является, безусловно. Объяснять все действиями бесов, конечно, нельзя. Иначе вообще ни в чем бы не было человеческой вины.
— А еще она жаловалась, что однажды священник ответил на ее вопрос настолько грубо и формально, что она потом долго плакала и в церковь возвращаться не хотела…
— Я согласен с тем, что многие из нас, священников, иногда по немощи, иногда по совершенно неправильному пониманию сущности своего служения, людей от Церкви отталкивают. Да, это есть. И говорить, что этого нет, было бы и неправдой, и большим злом, потому что люди видят, как есть на самом деле, и если мы в каких-то благих целях будем их обманывать, то эта ложь блага не сотворит. Но, наверно, все-таки нужно разграничивать те случаи, когда действительно священник отталкивает человека от Церкви и когда обратившийся к нему просто не готов ничего слышать. Бывает, что человек любое невинное замечание воспринимает с обидой. Поэтому, если учесть степень самолюбия современного человека, то можно сказать, что в некоторых случаях виноваты все-таки не священники, а сами люди.
Понимаете, вот кто-то приходит креститься. Священник говорит, что перед этим необходимо пройти хотя бы небольшой курс огласительных бесед, чтобы понять сущность этого таинства. А человек отвечает: «Мне этого не надо». Священник возражает: «Но без этого я не могу Вас крестить, потому что это будет профанация Таинства». И слышит в ответ: «Так Вы меня что, к Богу не пускаете?». Но дело ведь не в том, что мы не хотим кого-то «пускать», и даже не в том, что этот кто-то не соблюдает «наших правил», а просто это лишено смысла. Более того, мы будем за это отвечать — за то, что совершили по формальному признаку то, что должны были совершить осмысленно. И, наверное, соотношение здесь где-то пятьдесят на пятьдесят: в пятидесяти случаях из ста кто-то из нас, священников или церковнослужителей, возможно, человека отталкивает. А в другой половине случаев человек просто не хочет смиряться с тем, что является Церковью, с ее правилами и без чего церковная жизнь невозможна.
— А бывает и так, что человек и рад смириться, и ведет себя очень скромно, а его все равно обижают. Я была свидетелем такого случая: к свечному ящику подошла женщина и робко спросила, как бы ей принять крещение и что для этого нужно. Работница свечного ящика обдала ее таким высокомерным презрением, что я бы на ее месте точно убежала…
— Так, безусловно, тоже бывает. Но если человек, который это услышал со стороны, в той или иной степени церковный, то его долг в этой ситуации подойти к обиженному посетителю и восполнить недостаток усердия и любви работницы свечного ящика. И я считаю, что в данном случае, поскольку Вы были свидетелем этой сцены, Вы и должны были это сделать.
— Каким образом?
— Нужно было подойти к этой женщине и рассказать ей, как готовиться ко крещению, в чем заключается смысл этого Таинства и объяснить, что не нужно по этой работнице церковной лавки, которая ей как-то чересчур сухо ответила, судить о всей Церкви, потому что эта работница лишь один из ее немощных членов, но не вся Церковь в ее полноте.
— Мысль о том, что люди, которые приходят работать в храм, неидеальны, вполне понятна. Но они ведь пришли на эту работу не только чтобы деньги получать, но и с определенной целью — помогать людям на их пути к Богу. Между тем градус раздражения, которое люди наблюдают в храме, особенно за свечным ящиком, порой превосходит градус раздражения в общественном транспорте. Люди не понимают, почему так происходит, и это ставит крест на их только что зародившейся симпатии к вере и к Церкви…
— Что касается раздражения… Если бы Вы знали, с чем приходится сталкиваться человеку, который стоит за свечным ящиком в храме! Я сам, будучи послушником в монастыре, год или полтора стоял за свечным ящиком — нес такое послушание. Это очень сложная вещь, намного сложнее, чем торговать в магазине, потому что степень абсурдности вопросов, просьб, требований людей порою превосходит всякую возможную вероятность. И необходимость отвечать на это каждый раз не просто корректно, а со вниманием, теплом и уважением очень сильно человека выматывает.
Вы знаете, что в храм приходят отпевать попугаев? Не верите? Смеетесь? А Вы понимаете, что нельзя смеяться в тот момент, когда Вас об этом просят? Ведь человек, который об этом просит, на самом деле скорбит. Он же не просто так пришел, у него, кроме этого попугая или кошечки, в жизни больше никого не было. Это, как правило, бабушка какая-нибудь. А еще порой приходят люди, которые спрашивают, нельзя ли искупаться в купели для крещения за деньги. И люди нездоровые приходят постоянно. Чего только нет… Многие идут в храм, совершенно не понимая, куда они идут,— с ведром, лопаткой, с детским велосипедом, с банкой пива… стоя в храме, пьют воду «из горла». Им даже дела нет ни до благочестия, ни до благоговения. И человек, который стоит за свечным ящиком, принимает на себя первый удар. Люди изнашиваются от этого.
— Да, все это, видимо, действительно нелегко. Но, наверное, люди, которые идут служить в храм, знают, на что идут. Разве их не предупреждают о возможных трудностях, не настраивают относиться к этому со смирением, как к неизбежному испытанию, данному для духовного укрепления?
— Вы знаете, когда юноша идет служить в ряды Вооруженных Сил, его предупреждают, что на войне стреляют. А когда начинают стрелять, он почему-то падает и накрывает голову руками. И не хочет вставать и куда-то идти.
— Психика — вещь тонкая, с этим не поспоришь. Но иногда сотрудницы храмов очень некрасиво ведут себя даже в тех случаях, когда вокруг ничего к этому не располагает. Я хочу рассказать о случае, который произошел со мной, когда я только начала интересоваться Церковью. Я поехала в Оптину пустынь, чтобы пожить там несколько дней. И там мне захотелось написать записки о здравии, а как это сделать правильно — не знала, боялась ошибиться. И обратилась к пожилой монахине, будучи полностью уверенной, что она мне с радостью поможет: она ведь монахиня, почему бы ей не помочь? Каково же было мое удивление, когда вместо подсказки я услышала гневную тираду, обличающую мою неграмотность. Она говорила с таким раздражением, с такой злобой, что я на секунду забыла, где нахожусь. По счастью, я сумела это пережить, но вот причины такого поступка до сих пор не понимаю. Он выглядит абсурдным и алогичным. Как человек может так разговаривать с людьми, живя в монастыре?
— Дело в том, что пребывание человека в Церкви или в монастыре, даже в течение очень долгого времени, не является свидетельством того, что в его душе все благополучно. Очевидно, что в душе этой монахини благополучия духовного не было. И трудно сказать, было ли ей так плохо в тот момент, когда Вы к ней обратились, или ей вообще в жизни плохо и поэтому она находится в таком состоянии, но факт остается фактом.
Впрочем, интереснее другое. Почему разные люди в одном и том же храме или монастыре находят для себя столь разные вещи: одни — утешение, обретение веры и укрепление в ней, а другие — то, что, наоборот, от веры и Церкви отталкивает? Почему так бывает, что одному Господь дает одно, а другому — другое? Недавно на сайте нашего храма началась некая дискуссия между людьми, которые ходят в один и тот же храм. И вот одна женщина говорила о том, что ей в храме очень тесно, мешает то, что рядом стоят люди, что она, когда хочет поклониться, на кого-то натыкается, а стоящие за ее спиной натыкаются на нее. А другая говорила о том, что ей в этом же самом храме бывает очень хорошо: чувство, что рядом с тобой люди, создает ощущение удивительного единства. Два разных человека говорят об одном и том же, только для одного это плюс, а для другого — минус.
— Видимо, все дело в нашем внутреннем состоянии. Каждый находит в окружающем мире и в Церкви то, что в какой-то мере уже есть в нем самом. Но как объяснить это моей подруге, которая в Троице-Сергиевой Лавре, средоточии российской духовности, стала свидетелем того, как монах выгнал девушку из храма только за то, что она была без платка. Подругу это шокировало. Она не понимает, почему какой-то внешний атрибут может привести к такому радикальному повороту событий. Недавно она призналась, что до сих пор боится Церкви и что ей легче молиться дома у икон, чем ходить в храм, где она натолкнется на грубость и непонимание. До какого состояния, спрашивается, надо довести людей, чтоб они начали бояться Церкви? Наверное, прав был английский писатель Честертон, сказав, что самым сильным доводом против христианства являются сами христиане…
— Нет никакого оправдания тому, что сделал монах, выгнав эту девушку из храма, потому что фактически он выгнал человека, который пришел не к нему, а к Богу. Бывают ситуации, когда человека необходимо вывести из храма, потому что он просто нехорошо себя ведет или пришел в храм в купальном костюме. Но случай, Вами рассказанный, не из этого разряда.
— Но почему не все монахи и не все церковные сотрудники, живя в самом сердце Церкви, это понимают?
— По той причине, что все мы люди, испорченные грехопадением и находящиеся в состоянии грехопадения. И выход из него, исцеление человека — это процесс очень долгий и очень мучительный. И, с одной стороны, когда кто-то из нас встает на пути человека, который идет к Богу, и отталкивает этого человека,— это преступление, которое не имеет оправдания. А с другой стороны, и на пути каждого из нас — каждого священника, каждого мирянина — в свое время тоже кто-то вставал, кто-то гнал нас, поступал с нами жестко, невежливо. Но что-то подсказывало и моему сердцу, и сердцу многих других людей, которые пришли в Церковь и служат в ней, что настоящее в Церкви — это то, что есть в ней хорошего, доброго, святого, а ненастоящее, чуждое ей является просто чьей-то бедой, а то и трагедией. Естественное чувство, естественное желание человека, который понимает суть этой проблемы,— это прийти в Церковь и вести себя богоугодно — благоговейно, благочестиво, быть любящим, милующим, помогать другим. И это опять-таки единственный способ помочь исправить что-то в Церкви. И поверьте, если человек будет искать в Церкви правильное, нужное, духовное, он это найдет.
По материалам:
Нектарий (Морозов), игумен. Балаян Е. О Церкви без предубеждения.